сокращение: роб; кличка: робин гуд; рабочий псевдоним: роан гейтс
отец – бруно нёллер, мать – джослин клиленд, младший брат – томас нёллер, младшая сестра - лисэль нёллер
принимает шутки о том, что он приёмный, так как отличается от младших спокойствием и рассудительностью. умеет контролировать свои эмоции и слова, чаще всего размерен, проницателен и крепко стоит на ногах. на него можно положиться, редко кому откажет в помощи, из-за чего порой влипает в непрошенные приключения. часто морально взрослее своих одногодок. старший брат и родитель в одном флаконе – заботливый, ответственный, терпеливый, старающийся решить все проблемы близких и мира. защитник слабых и оскорбленных, человек, которому доставляет удовольствие заботиться о любимых людях. умеет быть обаятельным и общительным, легко находит ключи к каждому, несмотря на некую скрытность. обычно нравится людям, располагающий и умеет дружить/ухаживать. умеет находить компромиссы, но, если уверен в своей правоте, может проявить невероятное упрямство. слегла альтруистичен, предпочтёт благополучие близких своему. в быту с близкими довольно искренен, но на работе хладнокровен и внимателен. с ним есть о чём поговорить, хотя весельчаком и заводилой его назвать нельзя. наблюдательный и проницательный, скрыть от него что-то практически невозможно. эрудированный и смекалистый, порой идёт на хитрости. храбрый сердцем, но прагматичен мозгом. в конфликтах либо защитник, либо разнимающий. слушает и наблюдает больше, нежели рассказывает и показывает. несмотря на хладнокровность, весьма эмпатичный и хорошо разбирается в людях, способен правильно поддержать и находить решения. всегда знает больше, чем говорит. хорошие манеры и вкус. аккуратный, и всегда старается выглядеть с иголочки, а свой дом и рабочее место держать в порядке.
мы – пастыри. время для этого миновало.
лучше быть гремучей змеей. лучше быть шакалом.
расчётливость; хитрость; импрессивность; самокритичность; упрямство; расточительность; мнительность; скрытность; замкнутость; помешанность на контроле; склонность к манипуляции; злопамятность; мстительность; мало энергии; пессимизм; строгость.
робин никогда не был искателем приключений, но приключения всегда находили его. колеблется между реалистичными и пессимистичными взглядами на мир, но он именно тот человек, от которого можно услышать догмы закона мёрфи: если что-нибудь может пойти не так, оно пойдёт не так. к сожалению, чаще всего, он прав. довольно мнительный и осторожный. любит дискутировать, порой становится слишком упрямым, но лишь в случаях, когда в собственной правоте уверен. его сложно «вывести из себя», способен проявить ярость лишь когда нужно защищать близких или в критических ситуациях. несмотря на дипломатичность, легко может дать отпор, если того требует ситуация. замкнутый и импрессивный человек, все чувства и переживания держит в себе, «пока не рванёт». все проблемы решает самостоятельно. предпочитает жить в своём саморазрушении и, улыбаясь, отвечать «всё в порядке». сублимация – путь к успеху. обожает отрицать собственные проблемы, даже когда они очевидны. робин из последовательных людей, которым важно всё контролировать, поэтому его строгость и контроль по отношению к близким, часто становятся для них бременем. считает себя ответственным за всех, поэтому нередко пытается применять модель родительского подчинения. никогда не признает, но от матери ему досталась лёгкая склонность к манипуляциям, которую он, пусть и не часто, но применяет для того, чтобы добиться желаемого. несмотря на добродушие, человек хитрый и расчетливый, сумеет вывернуться, когда оно ему нужно, продумывает свои действия наперёд. обиды, особенно нанесённые близким людям, помнит очень долго и всегда находит пути «вернуть долг». исполнительный и не чурающийся пробовать новое, но часто в режиме «no energy» и хронической усталости.
родная, очнись и обещай мне
биться за свет, ведь он угасает
***
делая самый последний затяг
я понял вдруг мир, сгоревший дотла
оба его родителя – магглорожденные волшебники, и оба приняли решение оставить мир магии. это было непросто, особенно для отца, который мечтал стать мракоборцем, но случайная беременность определила их судьбу. и джослин, и бруно из обеспеченных семей, владеющих ресторанным и гостиничным бизнесом в англии и германии, который после свадьбы объединили. робин не был желанным ребенком, но родители всё равно относились к нему с заботой и любовью, по крайней мере, некоторое время. унаследовав спокойный нрав отца, мальчик редко доставлял неприятности. и в целом, был «удобным» ребенком, что ему скоро «аукнулось».
робину два, когда рождается томас; три, когда — лисэль. малыши тут же становятся центром его вселенной, и родители прозвали их «большой тройкой». несмотря на то, что больше внимание справедливо теперь доставалось младшим детям, роб не ревновал ни тогда, ни после. напротив, как только его возраст достиг определенной осознанности, он с удовольствием вносил лепту в заботу о брате и сестре. после рождения томаса и лисэль и без того непростые отношения родителей, осложнились, они тянули в разные стороны, часто конфликтовали и накаленная атмосфера сказывалась на детях.
робину шесть, когда по соседству от дома, где они жили, происходит убийство. они смеялись, уставшие допивая газировку и топая с баскетбольного матча, но в следующее мгновение мать уже прятала его за спину, чтобы он не видел, как полицейские пакуют тело. но он всё равно видел. позже, наблюдая в окно, как криминалисты ограждают соседний дом, а ветер гоняет по пустой улице непроливайку из-под газировки, робин заявил, что станет офицером полиции, и больше здесь никого не убьют. родители никогда не говорили им о магии, поэтому эту наивную мечту мальчик пронёс вплоть до поступления в хогвартс.
в семь он идёт в школу. родители переходят в статус кризиса отношений. тогда они уже жили в англии, и отец часто уезжал в германию, но джослин – мастер манипуляции, поэтому вернуть бруно ей ничего не стоило. они сходились, расходились, делили бизнес, делили детей, посему легко переложили ответственность на старшего ребенка. сначала робин слышит «можешь уложить сегодня малышей, пожалуйста?», затем «ты же приготовил им завтрак?», в третий раз молча принимается как данность. с каждым годом брачные конфликты становились всё страстнее, а ответственность старшего сына всё больше. по правде, нёллера это никогда не напрягало, потому родители этим и пользовались.
робину девять, он срывается с дерева и ломает ключицу в попытке вместе с томасом снять соседского кота. он не помнит, удалась ли «операция спасения», но совершенно точно помнит, как его младший брат тащил его по сугробам на себе до самого дома. летом у робина случается первый выброс магии. для справки — в детстве лисэль была из тех детей, что пытаются спасти всех животных и тащат их домой. а робин из тех, кому в итоге приходилось за ними смотреть. поэтому, он не особо удивляется, когда запыханный от бега томас зовёт его посмотреть собаку, которую лу нашла. но нёллер забывает все доводы «против» и нравоучения, когда понимает, что собака бешенная. у неё не было пены, но она заваливалась, пока плелась к девочке. в попытке защитить сестру, у робина впервые происходит выброс неконтролируемой магии. никто из троих детей толком не понял, что произошло, оттого родителям было легко убедить их в отсутствие магического. на каникулах детям разрешали помогать в ресторане, и они воображали себя важными, таская тарелки.
в одиннадцать лет ему приходит письмо из хогвартса и родителям приходится рассказать о мире магии. распределительная шляпа отправляет его на гриффиндор. он уезжает в школу, томас остается с матерью, отец забирает лисэль в кёльн. хогварц изначально был в тягость, он постоянно думал о брате и сестре, что остались с вечно ссорящимися родителями, и о том, что немного отстает от других волшебников. но, чем старше он становился, тем больше упорства и увлеченности проявлял. через пару лет в хогвартс зачисляют его брата, а в последующий год – сестру. это положительно сказывается на их отношениях, т.к. в силу возраста, расстояния и разных характеров, они не всегда ладили. по подростковой вредности, томас и робин часто не брали девчонку в «закрытый бойскаутский клуб», и порой дрались между собой, но возраст и школа сблизила их настолько, что лу даже таскалась на боевые искусства со старшими братьями. единственное увлечение робина, отделенное от младших, было стрельбой из лука, которой он занимался с десяти лет. на четвертом курсе робин присоединился к команде грифиндора по квиддичу в позиции охотника. его дополнительными предметами стали – уход за магическими существами и прорицания.
робину пятнадцать и он впервые влюбляется, толкая на матче дельфину макнейр. минутная заминка стоила обоим попадания бладжера и больничной койки. нёллеру досталось меньше, поэтому, когда пришло время освобождать кровать в лазарете, он ещё пару дней притворялся больным, а после приходил к дельфине. они встречались тайно, так как макнейры категорично чтили традиции чистой крови. и это не самым положительным образом сказывалось на отношениях влюбленных, так как им редко удавалось быть вдвоем, на балы они всегда ходили раздельно. но им удалось сохранить отношения довольно долго, в пятнадцать запреты кажутся даже романтичными, к тому же, дельфина была вхожа в семью нёллеров, где они могли не скрываться.
к сожалению, назвать нёллеров беспроблемными было невозможно. справедливо заметить, что в школе, что дома, младшие чаще находили приключения на свою задницу, а робин был тем, кто старался все уладить и подчистить, вытянув брата или сестру из задницы. но порой всем троим сносило бошки. когда ему было шестнадцать, четверо, включая дельфину, влезли в драку из-за квиддича, после которой у робина остался шрам на скуле. после всех зачинщиков отправили на отработки, а слизерин и гриффиндор потеряли кучу баллов.
в семнадцать у тебя кипит жизнь: любовь, приключения, полный багаж ожиданий от будущего. и у твоих родителей возникает вопрос: не слишком ли ты счастливый? к тому времени, робин чаще матери и отца заботился о младших, поэтому он держался обиняком от родителей. но на каникулах всё же возвращался домой. в тот год, джослин и бруно снова рассорились, томас с лисэль уехали на каникулы к отцу. робину пришлось остаться, чтобы не обострять ситуацию. он с детства знал, что его мать способна на многое, чтобы привлечь внимание и получить желаемое. но даже он, знающий её как пять пальцев, недооценил мощи отчаянного родителя. роб вернулся домой, найдя свою мать болтающейся в веревке. напуганный до ужаса, он вытащил её и привел в себя. к счастью, она не пострадала – вероятно потому, что сделала это нарочно, зная когда вернётся сын. полагая, что это сыграет на его лояльности и вернет домой младших детей и отца. но совершенно не заботясь о чувствах сына и остальной семьи. к её несчастью, робин не рассказал об этом никому, просто потому что не смог. просто потому, что вид рыдающей и извиняющейся на полу матери, напугано протирающей гематому от веревки, выбивал у него воздух из лёгких. с этого времени он практически всегда оставался с ней и присматривал, боясь, что она устроит что-то похлеще. он мало спал из-за беспокойства и кошмаров, стал более замкнутым, потому что не хотел взваливать это на близких. на некоторое время, родители снова сошлись, и, встретив отца, робин понял, что тот всё знает. но как только он попытался поговорить с сыном, последний сбежал. через пару месяцев, они снова разошлись, и робин понял, что принимать участие в их разборках совершенно бессмысленно. в этом же году, они с дельфиной сделали совместные татуировки, а после на новый год все они со своими друзьями сбежали отмечать праздник отдельно от семей.
на выпускном курсе робин уже знал, что пойдет в мракоборцы, поэтому очень старался получать хорошие баллы и готовился к экзаменам. сдавал необязательный курс трансгрессии. к концу года, их отношения с дельфиной стали разваливаться из-за различных причин: от её семьи до усталости скрываться. но главной стало то, что макнейр собирался выдать дочь за другого волшебника, и дель утаила это. узнав, робин ужасно разозлился, и они крупно рассорились. на выпускном балу они решили примириться и поговорить, дель и робин расстались, решая остаться добрыми друзьями. но как обычно это и бывает, постепенно их общение становилось всё реже, каждый занялся своим делом и они лишь изредка посылали друг другу письма, больше не пересекаясь.
он успешно сдал экзамены и поступил в академию, обучаясь на мракоборца. сложнее всего ему давалась невербальная магия, но упорства ему было не занимать, он не любил уступать, поэтому успехи других студентов всегда подстёгивали его. некоторое время был охотником «гейдельбергских гончих», но из-за занятости с лондоне, оставил команду. как и все мракоборцы, робил слыл отличным дуэлянтом, хорошо владеющим заклинанием и защитой от тёмных искусств. в двадцать лет он узнал о пристрастии сестры к наркотикам, и это выбило почву из-под его ног. после череды конфликтов нёллер всеми силами пытался вытащить лу, из-за чего стал чаще пропускать учебу. после, когда лисэль стало легче, она вернулась в школу, а робин в академию. через некоторое время томас закончил хогвартс, переехал к брату, и их жизнь превратилась в череду приключений. в следующем году, к ним должна была приехать лу, но она решила не поступать на обучение и уехала в германию. робин пытался её переубедить, потому что был уверен, что только они с томасом могут позаботиться о сестре, но она осталась в кёльне, и он не стал настаивать.
в двадцать один он учится в академии и встречается с аспен олливандер, которая обучалась на аврора. но их отношения быстро становятся нездоровыми после того, как девушка покидает академию, и через некоторое время они расстаются. в двадцать три неллер заканчивает академию и проходит отбор в мракоборцы. первый его полевой опыт был успешным и он добивался хороших результатов. но опыта робину в те времена не доставало, поэтому на одной из операций яксли и забини накладывают на мракоборца проклятие руквуда. опасаясь, что это послужит концом его работы в мракоборческом корпусе, нёллер скрыл это и на то же подговорил своего тогдашнего напарника – хелль. сейчас – мракоборец, в ордене не состоит, но лояльно и с взаимовыручкой относится к его доверенным лицам. после поступления лисэль на ликвидатора, отношения в между братьями и сестрой стали намного расслабленнее.
боггарт: висельник
волшебная палочка: кедр, перо птицы-гром
амортенция: пыльный ветер, груши, ива
патронус: броненосец, не имеет физической формы
утро нас встречает огнём и мечом
слабые стороны: проклятие руквуда – причиняет физическую боль при использовании магии, сила болевых ощущения зависит от мощности заклинания, из-за чего его магический потенциал сильно ограничен. несмотря на то, что он научился частично ослаблять последствия проклятия с помощью зелий, затяжные бои всё равно даются ему тяжело, и с последствиями приходится бороться некоторое время. так же после проклятия не может полноценно использовать патронус. очень привязан к младшим, и может поступать нерационально, когда дело касается их блага или безопасности. имеет лишь поверхностные знания об алхимии, рунах и прорицании. несмотря на стабильный фон, не защищён от ментального воздействия.
сильные стороны: прекрасный дуэлянт, предрасположен к боевой магии. способный действовать как в команде, так и в одиночку. особо внимательный, подмечает детали, интуитивно чувствует магию любого происхождения. спокойный и способный к тактическому планированию, умению сохранять рассудок холодным. прокачана трансгрессия. хорош в невербальной магии, но из-за проклятия тратит на неё много сил. так как был профессиональным игроком в квиддич, отлично летает, маневрирует на метле.
артефакты: –
ОГОНЬ,ИДИ СО МНОЙ
лёгкий лунатизм – с детства говорит во сне; тот самый чел, который раскладывает м&м по цвету; любовь к чаю – основа любого (даже на половину) британца;вместо совы использует ворона, других магических животных нет;мс по стрельбе из лука; занимается смешанными единоборствами; 191/89, глаза голубые, шатен, шрам на скуле, татуировка в виде луны над грудью;до двадцати лет носил на руке нить в знак привязанность к брату и сестре. когда они были маленькими, братья запугали лу и она поверила в существование монстров. она была настолько напугана, что не могла спать, после чего томас и робин виновато надели ей на руку веревку, которая (по их словам) сможет защитить её от всего. когда у томаса были трудности, лу настояла, чтобы такая помогла и ему. позже она появилась и у робина – но в двадцать он отдал её лу, когда та потеряла свою.
драконолог и драконоборец; экс-тренер сборной болгарии; косторез
отец – пётр волчанов, мать – райчева венда, младший брат – борис волчанов
жена – одиллия де прево, сын – гилберт волчанов, сын – итен волчанов
дочь – арлетт де прево, сводная сестра – элейн макфасти; единоутробный брат – [name] макфасти; тетя – райчева дея, дядя – райчев богдан,
дед – радан волчанов, бабка – волчанова стелла.
« мы приходим в сей мир либо искателем, либо трутнем. быть трутнем блаженство. а быть искателем, с другой стороны, беспросветная боль. ты открываешь каждую дверь, ступаешь в неизведанную тьму, движемый страстью обрести больше знаний. в отличии от своего брата, ты родился искателем. о чем я сейчас очень жалею.»
холерик дон кихот [ искатель ] полемист [entp]
грохочет гром, сверкает молния в ночи, а на холме стоит безумец и кричит:
сейчас поймаю тебя в сумку и сверкать ты будешь в ней,
Хан не переживал о том, что рыжеволосая сочтет его сумасшедшим. Сложно переживать за подобное, когда знаешь, что исчезнешь из чужой жизни так же резко, как появился. И одновременно с этим осознанием приходит и горечь. Если у него получится, Хан вернет богиню, вернет солнце миру, погрязшему во тьме, пусть даже тот не заслужил. Но что станет с тобой, стойкая разбойница? Мозгом он понимал, что не стоит воспринимать её так же, как Аврору, но сердце упрямо тянулось к ней, родной и непостижимой одновременно. Тянулось в сладкий плен, как сирены заманивают своей песней моряков, так и он терял рассудок, видя Эос. Она ведь словно её отражение, быть может чуть искаженное, как искажает зеркало (в целом, логично), но...в этих речах он слышал её, в этих голубых глазах видел её же. И только по этой причине Хан не мог вести себя с ней по-другому. Не мог просто обратиться в свою лучину, стать беспощадным, грубым и беспристрастным. Потому что у Авроры, Эос и всех её ипостасей был пред ним значительный хайграунд – он любил её. И даже понимая, что быстрее было бы сразиться или отобрать осколок ради своей богини, всё нутро его отвергало этот путь и откладывало на «запасной случай».
Её слова отозвались в нём шумом леса и ветра, коснулись чего-то глубокого, спрятанного так далеко, что он и сам забыл о том. Он уже слышал что-то подобное, и это наваждение уводило на столетия назад. Что ж, Аврора, что-то в тебе не меняется, как бы мир не пытался тебя прогнуть. Супротив воли его по венам растекается теплота, и теперь, в этом теле это было стократ ощутимо и ново. Хан был так рад услышать родной отклик, знакомые слова. Не то чтобы Иблис был согласен с этим: он был и созидателем, и разрушителем, каждую новую встречу с ней – а исход оставался один. Убивал ли её Хан, устраивая бури своей ревности и злости; или оставался в тени, наблюдая за юной богиней, оставаясь пеплом в её тепле и нежности, – как бы то ни было, он всегда терял её. Неприкаянный одинокий бог смерти. Не понимающий, отчего нет радости в его любви, не знающий, как остановить колесо, как сдержать смерть вокруг. Была ли проблема в нём? Даже боги не смогут понести ответы на его вопросы. Богиня любви предупреждала его, что его призвание убивает всё живое вокруг, даже самые прекрасные цветы. Может он любил неправильно; или не умел любить вовсе; может его любовь цвела и пахла тьмой, ночью и смертью. Все, что юной хранительнице рассвета было противоестественным.
Хан посмотрел на неё…ему едва удалось сохранить беспристрастный вид и сдержать удивление. В этих искрящихся глазах он пытался найти ответ, но она осталась слепа к этой просьбе. Ему было жаль, что всё сложилось так, что ей пришлось пережить столько несчастий и борьбы, она стала осторожной, где-то грубой и черствой, но блеск этих голубых глаз был ему знаком – он хорошо знал его, изучал годами, и тот с потрохами выдавал её начало. Мужчина пожал плечами, – пожалуй, – согласился он. Он не знал о любви ничего, и не дорожил никем до встречи с ней, так что вероятность, что бог смерти делал всё неправильно – огромна. Он, не испытывающий влечения раньше, сделанный из всего, любви противоестественного, на этом поле ступал на ощупь, шагами в темноте. Ему может и хотелось бы сказать: да что ты знаешь обо мне и о любви? Но он и сам не знал, – разве есть ответ: как правильно? – спросил темноволосый спокойно. Инструкцию дураку никто не дал.
Но уже через секунду он меняется в лице, в чем-то перенимая её поднявшийся настрой, в чем-то весело поражаясь такому повороту. Легкая ухмылка скользит по его лицу от её слов, – Эос значит...ты даже не представляешь, как идеально оно тебе подходит, однажды ты возьмешь свои слова обратно, – оспаривает мужчина. Если бы знала ты, как много иронии здесь, как ловко с нами играет это зеркало, ты бы поразилась. Это имя всегда будет твоим, кем бы ты ни стала (горячая как солнце, прекрасная как заря, ахах). Он кивает набок в знак почтительности, мол будем знакомы, – моё имя – Хан, – добавляет мужчина. Едва ощутимо касается губами фаланги тонких пальчиков, задерживая её руку в вежливом жесте. Но мы с тобой уже и так знакомы. Мы с тобой проходили это так много раз. Так много, родная, что я сбился со счета. У каждого из них своё бремя – его пробуждать её ото сна снова и снова, искать и находить, и снова терять.
Хан остается спокойным, но очень внимательно наблюдает за изменением её настроения, за интонацией, за мимикой. Аврора, породившая у него интерес наблюдать за суетными людьми и подмечать разное, сейчас бы посмеялась. Он помнил Карла, хотя жизнь королей так же быстротечна, как цикл бабочки для богов. И все они, будь то великие правители или сыновья прачки, заканчивали у его ног. Равнодушный к чужим мольбам и горестям, бог смерти коллекционировал их лица в своей голове, как извечное напоминание «помни о смерти». Но с его именем пришло и огорчение. На короля мужчине было плевать. Он, скорее, разочаровался своим ироничным попаданием во времени. В голове жила какая-то искра надежды, когда он увидел лес...он и сам не знал, на что надеялся, если честно. Поразмыслить времени не было, он и ответить не успел, как по округе раздался гул королевской стражи, их рога; лес тут же зашумел, земля завибрировала, птицы слетели с крон, гаркая, конь Эос беспокойно заржал. Без лишних разговоров он хватает за руку девушку, заскакивая на лошадь. Причин бежать у него может и нет, а вот причин быть рядом с Эос предостаточно. Его эта авантюрная выходка слегка даже веселит. От Эос действительно пахнет так же, как от Авроры, это одновременно пугает и успокаивает. Он не знает, как много их роднит и отличает, и есть ли оно вообще. Необычное чувство…темное и неисследованное. Одно он знал точно – Аврора не сидела прежде так ловко в седле.
Эос решила сбить след, отправившись вплавь, и Хан, невольно опутавший себя сетями, засмотревшийся на то, как старая шерстяная рубаха скользит с бледного плеча. Зрелище забытое и притягательное заставляет его замереть. Она улыбалась ему через плечо, и бог смерти тут же оказывался рядом, развязывая тугие ленты корсета, целуя её в шею, плечо. Воспоминания вызывают лёгкую оторопь, и он не сразу соображает, когда разбойница успевает отпустить свою лошадь. Хан прежде никогда не был рассеянным, – нет, нет, нет, черт тебя дери, – в шепоте выругался бог, – ты что творишь? Ох уж эта безрассудная девчонка, открутить ей голову. И откуда у него эти дурацкие выражения про чертей, уж кто-кто, а он точно знает, что никаких чертей не существует. Все человеческое, что в него проникло, в момент лёгкой вспышки раздражения, ему стало противно. Вместе с лошадью исчезла и сумка, в которой, как предполагал брюнет, должен быть осколок. Блять. Хан выдохнул, стабилизируясь как-то слишком легко и просто, возвращая свой режим беспристрастного насмешливого бога смерти. Любой хороший солдат определит по глубине отпечатка, с наездником лошадь или нет, но Эос, видимо, отпустила её не для того чтобы запутать след. Иначе бы она не оставляла бы свою одежку у старого дерева. Впрочем, если их и станут искать, то легко найдут и без одежды, хотя бы по следам. Надо было оставить её в седельных сумках: взять с собой они не могли, а просто сбросить с дерева для отвода глаз – не для острого нюха собак. Стало так много мыслей, словно он решал головоломку.
Мужчина внезапно так резко усмехнулся, подняв бровь, что даже сам от себя не ожидал, – попроси поласковее, – с вызывающим смешком ответил он, не ждавший ни подобного тона, ни смелости. Чертовски разные все же они были с Авророй, но разве мог он винить её в этом? Брюнет спокойно выдерживает её взгляд, продолжая краем глаза наблюдать, как воровка избавляется от одежды. Признаться, она была в чем-то очаровательна или в нём говорили чувства к её альтр-эго? Кто знает. Он кивает, когда она призывает поверить ей, хоть у него и не было ни единой на то причины. Было глупо предположить, что он оставит её. Хан разулся, бросив ботинки у воды, после наземь тяжелой тенью упал и его плащ. Он сбросил жилет, перевесив пояс с ножнами на рубаху, в которой вместе со штанами и остался. Войдя в воду следом, он легко улыбнулся своим мыслям, касаясь её пальцев. Де-жа-вю. Но когда снова стал слышен вой трубы, она нырнула в озеро, и Иблис нырнул следом, «сверкнув пятками». Вода обдала приятной прохладой, и чем глубже они опускались, тем холоднее и темнее она становилась. Под ним вода высекла целые развилки в камнях. Когда легкие начало жечь от отсутствия кислорода, они вынырнули. Хан смахнул воду с лица, подтягиваясь на руках на камни, забираясь в лаз. Выдохнув он выпрямился, стряхивая воду с отяжелевшей рубахи. В пещере было темно, но её силуэт он отличил без усилий. Светлокожая в белой рубашке, брюнет делает пару влажных шагов навстречу, сокращая между ними расстояние, словно страшась потерять. Когда она зажигает факел и огонь прыгает на каменные стены, они оказываются слишком близкой. Но Хан не отходит, его взгляд скользит сверху вниз от её мокрых волос, по влажному лицу. Тени и яркий свет танцуют по её лицу, шее, спускаясь в рубашку крупными каплями, впитываясь и в без того мокрую ткань. Она влажно льнёт к её ключицам и ниже, подчеркивая выступающую грудь и соски, прижимается к плоскому животику, облепливая бедро. От этого на некоторое мгновение даже воздух между ними становится тягучим и тяжелым, от того и дыхание становится громче. От воздуха ли? Голубые глаза сверкают напротив, когда она в чём-то даже игриво задает свой вопрос. Мужчина поднимает взгляд, кивая коротко, – куда ты ведешь меня? – последовал вопрос, произнесенный почти шепотом. Она чуть отстранилась, и свет между ними сбежал дальше, в пещере даже стало тускло, впрочем, тьма ему по вкусу. Он огляделся, подойдя к краю, и изредка посматривая на разбойницу. Каждый раз, когда она чувствовала его взгляд и поворачивалась, экс-бог отворачивался, и скоро это стало похоже на игру. Стянув рубашку, чтобы выжать, он как-то внезапно спросил:
– у тебя проблемы с королем, лихая разбойница?
Он даже не насмехался, оставшись совершенно серьёзным в своей попытке понять и изучить происходящее, хотя её прозвище и прозвучало озорно. Натянув рубаху обратно, он поднял свой пояс, легко встряхнув. И на секунду замер. Ему понадобилось в разы меньше секунды, что именно «не так». И впервые за долгие-долгие годы бог смерти запаниковал. Хан быстро обернулся, рассматривая камни под ногами. Нет, нет, нет. Ни одна угроза человечества не могла встревожить его так, как эта потеря. Без неё рукоятка будто стала голой. Но это имело для него какой-то другой, сакральный, личный смысл. Будто с лентой ускользала из его жизни и сама Аврора. Он носил её с собой столетиями, и каждый новый день ему казалось, что она пахнет ей. И сейчас ему казалось, что он лишился не только нюха, но и всех органов чувств. Вообще всего. Только не сейчас, когда у него и без того не осталось надежды. Не готовый смириться с потерей, бог смерти, преисполненный глупым упрямством, решил вернуться на дно озера. Лишь голос его спутницы остановил его от легкого безрассудства.
– что это? – спросила Эос, и когда он развернулся, от облегчения и радости у него даже во рту пересохло. Она держала в руке мокрую ленту, и Хан вдруг разозлился, почувствовав себя словно человек, с которого сдирают кожу. Почувствовав, что она не имеет права касаться его реликвии. Хотя кто, если не она? В два шага преодолев между ними расстояние, он выдернул из чужих рук ткань, некогда украшавшую прическу фрейлины и грозно сверкнул глазами в сторону разбойницы. Они замолчали в неловкости, и мужчина громко выдохнул, не способный объяснить свою выходку, поскольку нет ни шанса, что она поймет и поверит. Но всё же она нашла её, и он был неоправданно груб, – прости, – нарушил молчание брюнет, неохотно признавая свою ошибку, – это мне очень дорого. Он говорил сухо, но искренне. Старая лента держалась не ясно какой силой, время потрепало её, окропило и кровью, и потом, и грязью, но она упрямо продолжала жить и хранить воспоминания. Хан поднёс её к лицу, но от запаха весны, который преследовал богиню, словно не осталось почти ничего. Воды озера смыли остатки магии. Она снова от него ускользает. Но в этот раз он сделает все, чтобы это остановить. Вернув ленту на законное место, он выпрямился, – так куда мы направляемся?
Рассматривая отражение в зеркале, можно увидеть много знакомых нот, сыгранных наоборот. И все же. . . Сама суть картины вряд ли изменится. Быть может, общий вид покажется немного иным, непривычным. Но правда в том, что зеркало никогда не сможет отразить то, чего нет. Мир не ведает как возможна ночь без дня, свет без тьмы, жизнь без смерти. Разве мир не всегда смотрел на эти противоположности, как на единое целое? Немыслимо. Невообразимо. Так с чего вы решили, что Аврора, и любая из её ипостасей, сможет жить без Хана? Вам стоит приглядеться, мой друг. Посмотрите в это зеркало внимательнее, чтобы суметь узреть все детали. И лучше сделать это прежде, чем станет слишком поздно. Главный враг в этой картине всегда был один. Время. И оно всегда играло против этих двоих. Да-да, сложное, неподконтрольное время всему виной. Или же, и за этим стоит ждать подвоха, как за тенью тысячелетних скитаний этих двоих в поисках друг друга по кругу?
— Ты прав, — отзывается девушка. На её лице отражается озорная улыбка. Куда более теплая и приветливая, чем предполагал её внешний вид, да и статус, в целом. — В этом и смысл, чудак, — Эос неосознанно тянется к незнакомцу, протягивая к нему свою руку. Она касается его груди, области сердца. Она отчетливо ощущает его ритм. И он кажется таким безумно знакомым, как если бы вместо пения птиц по утрам, она всегда слышала только этот стук. Она могла бы одернуть руку, потому что это ощущение неимоверно пугало. Но вместо этого, она лишь легко похлопывает мужчину, лишь после отстраняясь. — В любви нет прописных правил. Никто не даст тебе блаженный манускрипт с перечислением того, что нужно делать, — девушка пожимает плечами. Вероятно, её слова звучат чрезмерно неуместно ситуации и тому, кто она, но. . . Их диалог изначально не был похож на что-то обыкновенное, подходящее под рамки “обычного”. — И все же. . .— чуть тише проговорила Эос, — Только играя по правилам, можно постичь её и сохранить. . . И эти правила известны лишь двоим, — девушка пожимает плечами, мимолетно улыбнувшись, словно специально пряча от мужчины её самые мягкие черты, которые вышли её боком когда-то.
Кроме усмешки на то, как этот, все еще незнакомец, оценивает её имя, ожидать ничего не приходится. И как она вообще похожа на греческую богиню? А самое нелепое, что это имя выбивалось из антуража этой чертовой Франции настолько, насколько возможно. Словно самой такой вечно никуда не вписывающейся девушки с её причудами было недостаточно. Богиня зари? Нет. . . О, нет, злость на мир в её душе порой переполняли её настолько, что она бы предпочла быть богиней заката. Если уж рассуждать о том, как легко само имя должно ложиться на характер и жизненный путь человека. Кажется, Эос растеряла всю веру в людей, освещать чей-то новый день казалось для неё чрезмерным. На её пути словно все только гаснет. Так почему она должна. . . Что-то освещать? Это все лирика, конечно. Эос не была богиней. Но носила это имя, словно чьи-то возложенные на её плечи ожидания.
— Хан. . . — медленно произносит девушка произнесенное мужчиной имя, словно пробуя на вкус каждый звук, будто бы пытаясь уловить в нем что-то, хотя она и не понимала, что именно. Словно забыла нечто важное. Какие-то ниточки словно спускаются к ней, чтобы она смогла ухватиться за столь ненадежное чувство де жа вю, но. . . Касание горячих губ к её коже отдергивает её, возвращая в мир реальный. В этот лес, где нет ничего, кроме этой странной встречи. — Это твое единственное имя или же под ним ты скрываешь другие? — выдает Эос, заглядывая прямиком в глаза Хана, но вскоре опускает свой взгляд, отрицательно качая головой. Все больше их разговор становился неведом ей самой. Словно она перестает владеть собой и выдает все, что хочет кто-то за неё. И это было странно. Слишком.
Если бы Эос знала о том, какие мысли крутятся в голове этого мужчины. . . Схватила бы она его за руку? Потащила бы так беспечно с собой? Или же бежала бы без оглядки одна, как делала это множество раз до этого момента? Вопросы, на которые не стоит ждать ответа. Выбор сделан. И за последствия своих решений каждый ответит по-своему. На самом деле, при всех не самых благополучных обстоятельствах и раскладе дел, этот мужчина вел себя. . . Еще более непредсказуемо, чем могло показаться. Она и правда решила тащить за собой этого сумасшедшего? Эос была непонятна его злость и ярость от того, что она отпустила лошадь. Вызывали вопросы и его дерзкие выпады с тем, чтобы она просила его ласковее. — Перестань быть барышней, Хан, иначе я сама сниму с тебя эти портки, — выдает она словно с вызовом и шуткой одновременно. Уж что-то, а просить ласковее в данную минуту Эос не собиралась точно. Сумасшедший бродяга. Может, он и костюм свой украл у какого-то бедолаги? — Не время и не место показывать свои игры сейчас. Дождись, когда стихнет буря, — говорит она уже серьезнее, после чего просит ей довериться. Девушка знает, что у него нет на это причин. Ровно как и на то, чтобы также отчаянно убегать отсюда. Впрочем, может, она ему жизнь спасает. Никогда нельзя знать, в каком расположении духа и здравии рассудка находится король. Ведь однажды он уже убивал свою собственную свиту в этом лесу. Если однажды король сожжет людей на одном из своих балов среди языческих костров, Эос совсем этому не удивится.
Быть может, весь план девушки казался этому мужчине не меньшим безумием, но. . . Похоже, у них обоих были секреты. И эти секреты и делали их такими странными в глазах друг друга. И все же. . . В этом безумии на двоих было что-то, что не отпускало. Манило. И это должно было страшить. Потому что не имело объяснений или четкой аргументации. Это просто было. И, если это чувствовала только она, то. . . Пусть. Тогда это лишь её сумасшествие. Поворачиваясь с факелом в руках, она. . . Она правда не ожидала увидеть Хана так близко. Кажется, она замерла от этой близости под его взглядом, опасаясь дышать, чтобы не нарушить это нечто необъяснимое. И все же, на его вопрос, она не отвечает сразу. Ему придется немного побыть в неведении, быть запутанным или даже обманутым её речами. — Судьбу никогда не спрашивают, куда она нас ведет, — лишь шепчет она, становясь в миг серьезной, словно отражающей саму себя, маскируя свет за тенью. —Впрочем. . . Я украла тебя. Разве ты не понял? — проговорила она, не то насмехаясь, не то угрожая этому мужчине.
Вопрос про короля немного смешил Эос. Но совсем не в веселом плане. Просто он был очевидным. И ответ на него крылся в её поведении, статусе, да и самом вопросе Хана. Она в очередной раз посмотрела на него, уже зная, что он будет делать вид, что совсем не рассматривает её. — А ты наблюдателен, мой друг, — иронично произносит девушка, — Что меня выдало? Побег или вид разбойницы? — парирует Эос, с ухмылкой на лице. Она вставляет факел в предназначенный для него разъем. Затем начинает выжимать свои волосы от лишней воды и поворачивается к Хану всем телом. Она наблюдает за тем, как изменилось его выражение лица. Это можно было заметить даже при таком тусклом свете. Что произошло? На этот вопрос у неё не было ответа. Но и задать его она не успевает. Перед глазами, на земле оказывается лента. Невыразимо знакомая. Практически родная. Что-то, что было с ней в прошлой жизни. Или все же, она сошла с ума. Эос молча поднимает эту ленту, рассматривая её. Через какие войны пронесли эту ленту? Что стало с хозяйкой? Девушка спрашивает Хана о том, что же это. Но ответ ей уже не требуется. И то, как вероломно он отбирает у неё эту вещь уже ничего не изменит. — Дорого. . .— шепчет она в некоторой растерянности. Могло ли ей показаться? Или же?. . . Нет. . . Не могло. Ни одна из фрейлин не делала подобного. Только она. . . Только она вышивала на своих атласных лентах знак солнца. И этот символ, бесконечно грязный, скрытый словно тысячами событий. . . Он все еще красовался на этой ленте. Ленте, которая была в руках этого мужчины.
Вопросов стало только больше. Кто он? Он знает, что она была фрейлиной? Быть может, он все же убьет её. . . Убьет, верно? Растерзает, как те псы, что остались вдали от них. Но. . . Почему же это все “дорого”? Почему лента красуется не его поясе? Как давно. . . Нет. Эос даже не могла подобрать подходящего вопроса. Не могла выстроить стройной теории происходящего. Она забыла о чем-то. Выпустила что-то из головы. Иначе и быть не может. Девушка отчаянно пытается собрать свои мысли и услышать правильно мужчину. Сосредотачивается на том, что он говорит, а не на том, какие мысли заполоняют её разум. Друг. Враг. Наемник. Спаситель. Все эти роли играли свои ноты в её подсознании, но ни одна не вырисовывалась в нужную мелодию.
— Идем, — спокойно говорит девушка, словно давая понять, что не будет объяснять, куда они идут. У них обоих есть секреты, и каждый из них стоило подать вовремя. Теперь это и правда выглядело именно так. Вновь взяв факел в свои руки, девушка продвинулась вглубь одного прохода пещеры. Он был немного узкий и низкий, но от него веяло некой свежестью, легкий ветерок выдавал грядущий скорый выход. Но куда? Это знала лишь Эос. И, возможно, именно это сохраняло ей жизнь, пока Хан шел за её спиной. Кто знает, верно?
Наконец, они выходят. После темноты пещеры, яркий свет врезается в глаза, смешивая и смазывая картинку. Кажется, словно они вновь в лесу, но. . . Рассмотрев подробнее, можно найти нечто странное в этом месте. Этот “лес” был ограничен тем же самым камнем, который можно было наблюдать в пещере, в которой эти двое оказались изначально. И эти природные “стены” были невероятно высоки. Свет поступал исключительно сверху, открывая вид на небо, словно намекая, что за пределами этого скального “оазиса” еще целый мир. Благодаря странной образовавшейся экосистеме этого места, на траве можно было заметить самое простое и прекрасное: росу. Эос спокойно проходит вперед, погасив факел. Она осторожно, словно даже как-то бережно ступает своими босыми ногами по этой росе. Выходит немного вперед прежде, чем повернуться к Хану. Её взгляд буквально пронзает его в тот момент, когда она поворачивается к нему лицом. Если он думает, что на этом сюрпризы Эос окончены, то он невероятно ошибается. Зеркало показывает точно то, что мы видим на картине. Но если оно сломано. . . Разве не логично увидеть в осколках искажения?
Если Хан будет внимательным, то заметит, что рубашка на Эос стала вновь сухой. А рядом с ней стоит знакомое дерево со всеми их вещами. В твоей голове уже родились вопросы, Хан? Задавай их правильно. В этот момент сверху спускается бабочка. Такая невесомая и странная, как и все происходящее вокруг, собственно говоря. Эос протягивает руку. Бабочка, касаясь её кожи невероятным образом обращается в лошадь. Ту самую лошадь девушки. Вместе с подсумком и всеми остальными важными принадлежностями. — Тебе все равно никто не поверит, — шепчет девушка, улыбаясь. — Зачем ты искал меня? — произносит она уже куда серьезнее. Затем указывает на пояс мужчины своим указательным пальцем. — Эта лента принадлежит мне, — поднимает взгляд, прямо смотря на Хана. Она требовала ответов. Ответов, которые не могла найти в своей голове. Вероятно, поэтому, ожидала их от мужчины. Но она раскрыла себя перед ним. Возможно, это её роковая ошибка.
Ты говоришь обо мне, как о том, что уже случилось. Я уже была в твоей жизни. Я была. Разве возможно быть снова? И вновь не понимать, кто ты и к чему весь этот фарс? Ты рассказываешь мне о моих глазах и улыбке века назад, а я. . . Я снова буду молчать, чтобы ты смог прожить еще не одну сотню лет, мой единственный бог.
Так бывает только в сказках. Самых кровожадных и кровавых. Беспощадный и не имеющими справедливой концовки. Ливень словно пытался смыть этих двоих с этой временной линии. Но у него плохо выходило. Они все еще здесь. Они все еще смотрят друг на друга. Зачем она касается его? Что с ней не так? Беги, принцесса, просто беги. Никто никогда не должен тянутся к своей смерти. Особенно такие дамы, что олицетворяют саму юность и жизнь в одном флаконе. И все же Аврора смотрела своей смерти прямо в глаза своимм широко распахнутым взором. Она убирала каплю с его ресниц, словно это что-то меняло под таким проливным дождем. Аврора словно чувствовала это его одиночество. Холод, который исходил не от него самого, а того, что можно было назвать отчаянием. Кем бы ни был её незнакомец: богом, смертью или же обычным убийцей – он был до бесконечности один и не привык к теплу. Аврора чувствовала это. Чувствовала в его взгляде, движениях и неумении даже представить понятие «тепло человеческой души». Хан перехватывает её запястье, и она, словно дикий зверек замирает, ожидая того, что же будет делать хищник. Есть ли в этом движении что-то кроме стального безразличия? Она надеется, что да. Надеется. От этого осознания и его дальнейших слов по её телу пробегают мурашки и легкая волнительная дрожь. Как глупо. И как хорошо, что мужчина воспринимает это как то, что ей холодно. Он соглашается на её безумное предложение. От этого она с огромным изумлением смотрит на него. Она знает, кто он. Знает, что он хочет сделать. И все же она ведет его к себе. В свою крохотную комнатку уюта. Комнатку, которая заменяет ей весь мир все эти годы. Аврора не торопится. Идет впереди плавно, её движения четкие. Она не вертит головой в надежде на случайное спасение. Нет. Кажется, что наоборот, она идет слегка горделиво, с прямой осанкой и чуть приподнятым подбородком, придерживая подол своего платья. Он может все закончить в любой момент. Аврора не глупая. Понимает. Все понимает. И, кажется, она готова принять это с честью. Без мольбы и слез. Откуда вообще в ней столько мужества? Она и сама не знает. Просто где-то в подсознании понимает, что смерть её не страшит. Она пришла из ниоткуда и уходит в никуда. Девочка без судьбы. Без прошлого. И во всем этом было не ясно лишь одно: почему богам понадобилась она? Хан этого не знает, он уже дал это понять. Вероятно, он бы и сам не прочь понять. От этого в её сердце что-то ёкнуло. Ей стало безмерно жаль его. Жаль бога, который нес ей смерть. Он даже не знал её. Не знал, зачем делает это. И это обстоятельство показалось ей несправедливым. Каждый в праве знать на что он идет. Каждый имеет право быть нечто большим, чем просто орудием судьбоносных решений.
Из размышлений её вырывает голос сзади. Аврора останавливается, вновь оборачиваясь к своему спутнику. До двери, ведущей сразу в комнаты фрейлин осталось совсем немного. Но его вопрос заставляет её остановиться. Во Франции приветствовалось католичество. Но христиан становилось все больше. И, что удивительно, лучше было признаться, что ты христианин, чем тот, кто так и не увидел себя в вере. Даже если бы она верила, то. . . Что должна была думать сейчас? В любом случае, разве был смысл врать этому мужчине. Он собирался убить её. Так какая разница? – Я не молюсь богам, – твердо говорит она, встречаясь с его глазами, – Но если бы это как-то спасло Вас от этого внутреннего одиночества, которое вы испытываете, то я бы молилась за Вас любому богу, – добавляет она, не разрывая их зрительного контакта. Почему ей было так важно, чтобы этот незнакомец был счастлив, чтобы почувствовал эту греющую теплоту в своем сердце? Аврора приблизилась к Хану и аккуратно взяла его руку в свою. – Отсюда недалеко, – проговорила она шепотом, словно говорила совершенно не о комнате с потенциальным чаепитием. Не разрывая рук, она повела его дальше. Пройдясь по темному коридору, они встретили одну из фрейлин, которая радостно защебетала о какой-то ерунде. Это удивило Аврору. Кажется, что она совсем не заметила её спутника. Почему? Аврора не понимает, но не спрашивает. Разойдясь со своей собеседницей, они поднимаются по небольшой и совершенно не освещенной лестнице. Только после этого они оказываются возле её двери. Аврора открыла её, впуская внутрь того, кого никто и никогда бы не впустил. Она закрывает за собой дверь на замок, лишь на секунду облокачиваясь о шершавую поверхность. Она делает глубокий вдох и выдох, пытаясь себя успокоить. В её комнатке есть небольшой очаг, поэтому она проходит к нему, кладет несколько дров из угла и разжигает огонь. Затем берет чайник и вешает его над огнем.
Аврора вновь берет за руку мужчину. Она ведет его к небольшому, скромному столу с вазой, в которой стояли первые розы, что зацвели в этом году. Девушка усаживает Хана на стул и пододвигает к нему пока что пустую чашку. – Почему другая фрейлина не увидела тебя? – спросила Аврора с неким волнением. Что-то было во всем этом не только безумное, но и такое странное, незаконченное. . . Словно не хватало каких-то деталей пазла. Чувствовал ли это все Хан или он знал все ответы? Может, в его сознании её вопросы кажутся ему слишком глупыми?
Тем временем, вскипел чай, и Аврора разлила его по двум чашкам. – Попробуй, я сама делала этот чай. Каждый листок и соцветие здесь собраны моими руками, – нежно, с ноткой заботы проговорила она и улыбнулась самой невинной улыбкой, которую, как кажется, могут излучать только дети. Затем она аккуратно, словно с некой опаской кладет свою руку на его. – Пожалуйста, дай мне несколько месяцев, – проговорила она полушепотом, – За королевским садом есть великолепное нетронутое озеро на берегу которого растет старый дуб. . . Я бы хотела. . . – она запнулась, опуская свой взгляд, – Хотела бы, чтобы моим последним воспоминанием было как желтый лист этого озера касается глади воды, – проговорила она, кажется, еще тише. – Если я прошу слишком многого, – вдруг более оживлённо затараторила она, встречаясь своими глазами с его взглядом, сильнее сжимая его руку, – то, пожалуйста, только не так, – с этими словами она покосилась туда, куда Хан спрятал нож. Мысль о том, что прольется кровь вызывал у неё какой-то непереносимый ужас. Словно для неё это было катастрофически недопустимо, больно и даже унизительно.
Люди отчаянные и бесстрашные бывают. Она не боится ни смерти, ни жизни. Он хочет сказать ей, что страх смерти придает какую-то ценность бессмысленной жизни. Но не говорит. Хан тоже не боялся смерти, и умер. И ему чуждо теперь гулять по паркам и пить чай. Он не залазит больше по крутой стене в чужое окно, и не подрезает мешки с золотом на ярмарке. Они с друзьями не дерутся в проулках и не пьют вино в пабах на чужие деньги. Солнце вроде бы все ещё на месте, но ты знаешь, что это всего-то небесное тело, смерть которого ты тоже переживешь. Ты всё переживешь. И в этом нет никакой ценности. У тебя есть только ты, смерть и бесконечность. Это утомляет, наводит тоску и холод. Со временем огонь в Хане словно гаснет, и он становится равнодушным, хладнокровным, мрачным и одиноким. Общество богов было сомнительной заменой обществу людей. Они в силу своей «вечности» и «величия» не славились крепкими узами. С некоторыми у Хана были неплохие отношения, но он всё равно не стремился больше не с кем сближаться. Может и правда, он был одинок? И вовсе не потому, что действительно умер. Впрочем, его мысль даже не в этом, а в том, что не всем так повезет, как повезло ему. Кто-то просто умрет. И на этом всё закончится. По крайней мере, для сознания. Это вроде и обыденно – люди каждый день умирают, но слегка горько, потому что не желал он ей такого конца. Он не знал её, но ключ её жизни бился вверх, и Хан не находил в себе силы – замостить его холодным грунтом. Ей бы стоило ценить свою жизнь. Она само её воплощение. Только посмотрите на них – они идеальный симбиоз жизни и смерти, мёртвого и живого, черного и белого. Жизнь и смерть – разные понятия, слишком разные, но так тесно связанные друг с другом, что существовать отдельно не могут. Эта странная аналогия бога напрягает.
в полночь приходи к дубу у реки,
где мертвец своей милой кричал: «беги!»
странные вещи случаются порой,
не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?
кровь моя холодна. холод ее лютей реки, промерзшей до дна. я не люблю людей (кроме тебя, ты потрясающая). Хан чувствует себя затравленным волчонком. Диким, защищающимся, озлобленным. И выглядит он так же. И даже смотрит так же. Защищается от неведомого ранее. Защищается от неизвестного. Он знает, не все неизведанное плохо, но поверить в чью-то доброту сложно. Нет, безусловно, мир полон честных и добрых людей. Но никто из них не зовет смерть на порог, не приглашает её выпить чаю и не согревает теплыми ладонями. Эта сила вне его понимания. Вне любой человеческой доброты. Её тепло буквально окутывает – ему так сложно этому чувству противиться. У него нет души, но что-то теплое будто шевелится внутри, прорастая между ребер. Что ты со мной делаешь? Зачем? Будет ли это жестокой ошибкой? Хан не знает. Но Халу любопытно. Он никогда не был любопытным, но сейчас эта черта неожиданно открылась в нём. Ему интересно, кто эта девушка, откуда она, на что способна, и почему стала центром такого события? Он впервые за много лет хочет знать ответы на море вопросов. Это странно. Он пытается подавить в себе это чувство, убить. Ему оно не нужно, оно – обуза. Оно все переворачивает, делает неправильным, заставляет сомневаться. Он хмурится, останавливаясь рядом. Всё в нем хочет взбунтоваться – возразить ей. Ничего я не испытываю, нет никакого одиночества, что ты говоришь, девочка? Но он только резко поднимает на неё взгляд, впиваясь им в светлые глаза настойчиво и даже слишком, – почему? – только спрашивает он. И вместо ответа девушка подходит ближе – брюнет словно застывает, словно не дышит от напряжения. Но она только осторожно берет его ладонь. Он так и не успел привыкнуть – едва заметно дергает рукой, словно готовый выхватить нож из-за пояса и отрезать руку. Так, будто она собиралась не провести его, а ударить. Но Аврора Дюбуа не была ни на кого похожа. Ей стоило бы защищаться или бежать, но она только пропускает чужие пальцы и Хан в неожиданном жесте, накрывает её ладонь в ответ. Это одна из тех глупых историй, где ей стоит провести его один раз, чтобы он вел её за собой всю оставшуюся жизнь. Но никто из них этого ещё не знает. Хан плетется следом, держа чужую руку, задумчивый или сконфуженный, но вообще ничего не понимающий. Он думал, что хорошо понимает людей. Пока не встретил её. И теперь не мог понять, откуда у бога может взяться это странное чувство непонимания и…благодарности? Аврора Дюбуа видела богов. Аврора Дюбуа свет в кромешной тьме. Хан видит лучи её света в темноте. Хан забывает, что у самых ярких огней самая темная тень.
в полночь приходи к дубу у реки.
видишь, как свободу получают бедняки?
странные вещи случаются порой,
не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?
Есть точки невозврата, после которых ничего изменить уже нельзя. Они оба переступают эту черту. Хан равнодушно смотрит вслед убегающей девушке, всё это время, пока они говорили, Аврора не отпустила его руки. К хорошему привыкаешь довольно быстро. И пусть Хан всё ещё чувствовал себя озадаченным и даже чуть смущенным её нежностью, он постепенно возвращал свое самообладание на место. Я хочу постись все твои тайны. Я хочу постичь всю тебя. И при первой же встречи осознаю: я хочу украсть тебя у самой смерти. Хан никогда не хотел защищать никого, кроме себя, и это внезапное желание свалилось на него тяжким грузом. Защитить её от самого себя не получится. Аврора Дюбуа должна умереть – это непреложная истина. И Хан непременно узнает, почему, чему бы его это не стоило…Её маленькая комната уютная и светлая, здесь всё по минимуму, но всё пропитано ощущением, что его собирали, приносили сюда с особой целью, расставляли с особой тягой к уюту. Может потому что ничего другого у неё не было ни в настоящем, ни в прошлом? Но этого Хан тогда тоже не знал. Ему только предстоит узнать историю одинокой девочки, взявшейся из неоткуда. Он следует за ней спокойно – он всё меньше опасается. Да и чего ему опасаться? В любом случае, он окажется быстрее. Но он больше не ждал подвоха. Он садится на стол, и цветущие розы в вазе начинают стремительно погибать. Края лепестком темнеют больше и больше с каждой секундой, пока не ссыхаются в ебучий гербарий. Хан растеряно переводит взгляд с цветов на неё и обратно, – прости, – почему-то говорит он. Он не обязан извиняться перед смертной. И сидеть здесь тоже. А она не обязана поить его чаем, но они те, кто они есть. Все розы попадают в ад? Вообще-то, это не происходит постоянно, он не поражает всё живое, не подумайте. Просто цветы, как бы глупо не звучало, чувствуют, что чужак принес смерть. Или они чувствуют, как хаотично борется с ним же его начало. Рядом с ним всё прекрасное умирает. И ты умерла. Простого «прости» тут маловато. Хан посмотрел на неё странно…будто не понимая до конца её вопроса. Он уже решил, что Аврора все поняла, но теперь в этом сомневался. За один этот вопрос она должна была умереть, только за то, что обладает даром видеть богов. Но Хан, вопреки всякой логике, встречает её взгляд, – не все люди особенные, – отвечает он, и она хлопает небесными глазами волнительно. Небо напоминает ему о чем-то возвышенном и прекрасном, – точнее, – он сводит брови на переносице, но не зло, скорее, задумчиво, – только ты можешь видеть богов без их согласия на то, – заканчивает брюнет, проводя указательным пальцем по изгибу ручки сервизной чашки, проводя по душке и резко опускаясь по ней вниз. Она смотрит пораженно, до сих пор сверяя информацию в головном мозге, –так что «просто фрейлина» это точно не про тебя, – закачивает он, явно давая понять, что ждет каких-то комментариев и от неё. Он не понимал – как она это делает. Может поэтому боги хотят её уничтожить? Впрочем, вряд ли, как-то мелковато для Всеотца. Но он узнает, узнает.
полночь приходи к дубу у реки
и надень на шею ожерелье из пеньки.
странные вещи случаются порой,
не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?
это абсурд, вранье: череп, скелет, коса. «смерть придет, у нее будут твои глаза». Хан не знает, как это «дома». Этого не знает и Аврора. У обоих его либо не было, либо они не помнили, либо его отобрали. И не ясно, что из этого было более горестным. Но это помогает найти дом рядом друг с другом, словно шестеренки, способные снова завести часы, если встанут в верную фазу (ноу пошлых намеков, ноу). Этого они, к сожалению, ещё тоже не знают. Но Хан чувствует себя так спокойно, когда она садится рядом и наливает чай. Демоны внутри улеглись и больше не гремят цепями. Ему не обязательно пить чай, хоть аромат от него довольно притягательный. Но когда она говорит, какие усилия к этому приложила, он неосознанно поднимает кружку, прикладывая к губам и отпивает. Черт. Обжигает язык и сдавленно шипит от собственной глупости. Не бог смерти, а клоун. Засмотрелся блять, на розовые щечки и голубые глаза? Но она только улыбается, и Хан собирает себя обратно, чтоб не быть совсем уж идиотом. Горячий чай, пусть хоть чуть и не обварил его, стоил того. Хану нравилось. В нём, как бы странно не звучало, чувствовалась она сама. Её свеже-сладкий запах, её нежность и её горечь. Он опускает взгляд на чужую руку. Перестань быть такой милой, мне сложно тебя убить. Как и было горько осознавать, что оба они знают, чем это закончится. Она умрет, а он продолжит скитаться и убивать. В этой истории не будет хэппи-энда, как бы иногда его не хотелось. Поэтому всё, что она просит – отсрочка. Хану кажется таким диким это её внезапное последнее желание – умереть позже, чтобы увидеть осень. Диким и прекрасным одновременно. Таким же диким и прекрасным, как фрейлина принцессы. Хану всегда казалось, что дикие розы красивее «выведеных», и пахнут они куда лучше. Её запах теперь был везде – казалось, она так много его касалась, что теперь он тоже пах цветами, свежими яблоками и сиренью после дождя. Он знал, что может это ей позволить – ему придется соврать Всеотцу, чтобы тот был уверен, что бог смерти делает это из «желания поиграть». Но это не огромная проблема, иногда низменные желания затмевали ему рассудок, и богини любви этому отлично сопутствовали, как и простые смертные, ставшие жертвой его прихоти. Он мог дать эту отсрочку. Мог и хотел. Хану нужна была эта отсрочка не меньше её: Хан хотел во всем разобраться. В ней, в себе, в этом странном, что она пробуждала в нем, в мотивах Всеотца. Время пойдет на пользу обоим. Её голос звучит так жалобно, хоть и живо…не похоже, что она боялась крови. Но знаете, Хан вдруг понял, что по-другому то он и не умеет. Он спокойно смотрит в её глазах, ища в них что-то. Сам не знает что. Мужчина поднимается из-за стола, – до последнего листа, Аврора Дюбуа. Встретимся у дуба холодной осенью, – отвечает он, кивая в знак согласия. Должно быть это прекрасное место. Прекрасное место и время, чтобы встретить свою смерть. Она пойдет на свою смерть гордо, уверенно. Осень будет трепать голые кроны деревьев. Он будет держать оружие, и кричать от боли, переполняющей его. Упадет последний лист с массивного дуба, и любовь умрет. Останется только дуб, к которому он будет приходить много лет. А потом и он начнет умирать, потому что всё вокруг рано или поздно умирает. Такова жизнь, и такова смерть, – я принесу ответы на твои вопросы, – неожиданно обещает Хан. Ему казалось, что она это заслужила, она достойна знать, почему должна умереть. Он вообще считал, что она достойна остаться жить. Но, всё что у неё осталось – несчастные четыре месяца, – проживи остаток жизни так, как мечтала, – тихо добавляет он. Недопитый чай остывает. Он касается её плеча, и её одежда высыхает в мгновение (ебать магия, да?). Ему правда жаль. Впервые за все его существование. Он наклоняется, касаясь рукой её светлых волос, и выдергивает из них атласную ленту. Встречается взглядом с одинокой флейлиной, поднося руку с лентой к своему лицу. Вдыхает чужой сочный запах жизни. Мертвым нравится все живое, – я заберу это, мне нравится, как ты пахнешь, – сообщает он, не спрашивает, а именно констатирует, путая ленту между пальцев. Он сохранит эту странную встречу. Эту странную девочку и её запах. Хан едва заметно усмехается. Как глупо. Он разворачивается, собираясь уйти, но через пару шагов останавливается, поворачиваясь к ней через плечо, – спасибо за чай…я буду ждать тебя, – негромко и низко произносит он кротким смиренным обещанием. Во-первых, ему не приходилось раньше никого благодарить, но он слышал, как это делается. Во-вторых, он правда будет ждать её: несмотря на то, что Хан не желал ей смерти, ему хотелось снова встретиться с ней однажды. Кто бы знал, что их встреча состоится уже через пару дней.
Прошло пять сотен лет, чуть больше, если быть точным. Стали ли они другими? Хан не знал, прошло так много времени. Они одевались в современные одежды и не говорили так, как говорили в пятнадцатом веке. Тут не прокатит сменить прическу и стать кем-то другим. Он смотрел в её светлые потерянные глаза, и не видел никаких изменений. Или не хотел видеть? Кто знает. Он любил её. И ни одна любовь не жила так долго, как его.
Хан осматриваясь проходит в пустой вагон, усаживаясь напротив него. Он молчит, и бог напротив так же вдумчиво хранит молчание. В тишине слышно, как шумят металлические диски. Потрясающий симулякр.
– Всё ещё обижаешься на меня из-за девчонки? Четыреста лет прошло, Хан, – тон его звучит так пренебрежительно, так, будто он говорит о том, что вчера по ошибке съел его йогурт. Будто это пустяк. Человек, которого он любил, погиб. А Всеотец говорит с ним как с глупым сынком. Хану буквально срывает крышу. Гнев его настолько отчаянный, что ему хватает глупости и ярости схватиться за оружие, и резко вскочить на ноги. Но всевышний спокойно выставляет руку вперед, и Хан замирает, не в силах сделать и шаг.
– Я сделал всё, что мог, ты знаешь, – непоколебимо и с толикой сочувствия добавил Бог, – не меня тебе нужно винить, – он так же спокойно, будто Каллахан и не собирался броситься на него, убирает руку, и мужчина замирает. Хан знает – он прав. Он сделал всё, чтобы помочь ему спасти Аврору, и всё, чтобы помочь избавиться от этой потери – всё бы было легче, если бы он согласился просто уничтожить эти воспоминания, но он цеплялся за них, и только тогда чувствовал, что «живым». Банально, но так и было. И всё же, всевышний не был виновен в её смерти, по крайней мере, Хана в этом убедили. Что-то в нём уже сопротивлялось. Он чувствовал силу, которой прежде никогда не ощущал. В какой-то момент, ему хватило дерзости чувствовать себя сильнее Всеотца. Хан так устал, он не мог разобраться даже в себе, а ему нужно было разбираться во всём огромном мире.
– Райкрофта сегодня нашли мертвым, – брюнет напрягся, переводя взгляд на собеседника. Опять этот бесцветный тон. Разве не трогает его смерть одного из херувимов? Бог смерти хмурит темные брови на переносице, заламывая длинные пальцы. Убить херувима? Кому вообще такое по силам? Убить одного из них означало начать войну с пантеоном. Он оперся плечом о поручень в вагоне и прикрыл глаза. Что он здесь вообще делает и куда они едут?
– Я не имею к этому отношения, – Хан резко открыл глаза, напряженно смотря на Всеотца. Тот решил его только «подпитать» затяжным молчанием, где они смотрели друг на друга, будто пытаясь вытащить все внутренности и скелеты из шкафа. Вот вам загадка: в вагоне было два бога, один из них был виновен. Какому богу вы будете поклоняться?
– Знаю, – наконец-то заговорил глава пантеона, – я хочу, чтобы ты нашел убийцу – он, наверное, должен был оценить акт доверия. Но он ничего не ответил. У него не было и выбора то особо. Поэтому Бог добавил: – я миллионы раз видел, как убивают боги, и это совершенно точно не дело рук бога.
на площади полки; темно в конце строки
– Аврора! – это имя оседает где-то глубоко-глубоко. Он кричит, и голос его разносится по всему чистилищу. Факела по длинной дороге зажигаются и гаснут. Он не готов браться считать, но здесь тысячи и тысячи людей. Он делает шаг, ещё шаг. Он узнает её из тысячи. Плевать на чёртову очередь. Хан переходит на бег, осматривая огромную очередь. У него нет времени. Просто нет. Возможно сейчас ты погибаешь окончательно. Кто-то хватает его за руку, и он быстро оборачивается – с надеждой. «Забери меня» шепчут испуганно чужие губы, незнакомый мужчина тянет его за рубашку, сжимая предплечье и оставляя темный след. Хан вырывает руку, но кто-то тут же цепляется за его плечо, дергая назад «спаси меня». «И меня», «лучше меня», «мои дети остались одни». От неожиданности он не сразу находится, когда они пытаются ухватиться за него, как за последний шанс на спасение. Но он не спаситель, не герой. Хан пытается вырваться, расталкивая толпу, но их становится всё больше и больше. И чтобы разогнать их, богу приходиться достать меч.
– Аврора! – отчаянно кричит он, но вряд ли она его услышит. Потому что её здесь нет. И никогда не было. Но Хан думает, что опоздал. Единственная душа, что он желал спасти, совсем не искала с ним встречи. Как прозаично. Его удел – вечно скитаться в этой темноте среди брошенных душ.
я пришел убить твою королеву; ту, что от тебя на клетку слева
Он раскачивает качели в саду с совершенно безразличным видом смотря на шоу, происходящее поодаль них. Вообще-то, фрейлина должна быть там, помогать принцессе, но она сидела на качели, беседуя со своим «вымышленным другом».
– Что за глупость? – спрашивает Хан, выгибая темную бровь. Наступала осень, уже холодало, и принцесса, кутаясь в шаль в саду, где было устроено какое-то торжество, смысла которого бог не мог понять, принимала гостей. Принцесса была уже достаточно взрослой, поэтому после сезона балов, она принимала рыцарей, графов и других безрассудных глупцов, готовых отдать ей сердце, голову, честь и все свои скромные накопления. Хан посмеивался над ними. Но он не понимал, почему они привозят кучи цветов и подарков.
– Так они показываю своё расположение к ней и серьезные намерения – поясняет Дюбуа. Её, кажется, веселит непонимание её «сообщника». Он кажется растерянным с этого замечания, но быстро собирается, чтоб не терять лица перед ней. А! – читается мельком понимание на его лице, и она тихо улыбается. Он не понимал это жертвенности, бережливости последних цветов перед холодной осенью. У богов всё было проще, как бы странно это не звучало. Если вечным хотелось секса, они занимались сексом, если их любовь обязывала – они обладали друг другом полностью. Но дарить цветы, чтобы заявить о серьезности своих намерений? Он забыл, каково это быть человеком. Да и тем, что дарил цветы и целовал даму ручки он даже при жизни не был. Но женщины нынче предпочитают рыцарей и принцев, а не убийц и воров. Хан задумчиво проводил взглядом Аврору, когда она понялась с качели и убежала помогать своей госпоже.
Он не знал, почему сирень, но отправившись за ней на «другой край света», он отчетливо понимал, что ему нужно. Так странно это было понимать. Так странно богу было обламывать кусты дикой сирени. Он пришел, когда она уже спала. Посмотрите, Бог смерти плавится от странного теплого внутри, когда он видит, как она мило сопит. Он улыбается. Не будит её. Поправляет шкуру и оставляет у кровати букет сирени. Осень будет холодная. А майский куст казался вычурным, невозможным. Как и то, что бог заявляет о своём расположении смертной.
привет! мы будем счастливы теперь и навсегда
Алекситимия – особое состояние, когда очень хочешь выразить свои чувства, но никак не можешь найти подходящие слова или другой способ.
Она обжигала. Её слезы обжигали. Они ровнялись ложке соли, высыпанной на развороченную до мяса рану. Горячая капля исчезла в его пальцах, и он стёр дорожку от слезы большим пальцем. Спасибо. Спасибо, что пытаешься. Он не мог и просить большего. Она отчаянно сопротивлялась, и он знал, что она тянется к нему, как и он к ней. Несмотря ни на что. Но тут они ничего больше не могли сделать. Строить свой замок из песка снова, и ждать, пока кто-то кинет камень? Нет уж. Этого он больше не позволит. Но что он собирался делать? Хан знал, что если нужно, будет против всех, но конкретного плана на данный момент, кроме как укрыть её от лишних глаз, у него не было. Всеотец ищет его, а если найдет и её – вероятно, она снова попадет в разряд «ошибка». Второй раз этого случиться не должно. Он её не отпустит. Ему было всё равно, что она его не помнит. Плевать, что не знает, кто он. Даже если она никогда не вспомнит, даже если он и останется странным мужчиной, встретившимся ей однажды, даже если он останется миражем, призраком. Ему всегда будет достаточно жить в её тени и знать, что она в порядке, даже если и хочется большего. Он не может вернуть ей память. Но может стереть. Но зачем стирать то, чего и так нет? Бог смерти может жить в прохладной тени её цветущего сада. Она принимает своё медальон, возможно, осознавая, что он много значил для неё. Хан не расставался с ним ни на минуту: он носил его то на шее, то в кармане. В ожидании момента, когда сможет ей вручить его. Правда, по его расчетам это было бы после заката эры богов, когда весь мир бы рассыпался на песчинки, пыль и атомы. Но ради неё он бы подождал сколько угодно. И, если честно, нетерпеливого Хана угнетала мысль, что он ждал столько времени, она оказалась жива, но он ничего не может с этим поделать. Он даже не может полноценно насытиться ей. Она не знает, кто он. Ни воспоминаний, лишь тень прежних чувств. Он понимал её. Она стала чистым листом, без прошлого. Но вот он был уже заполненной книгой, исписанной даже на корешке. Его чувства копились, и он не мог найти урны, куда их можно было бы вывалить. Потому что тогда сгорели по крайней мере, три мегаполиса. А он не мог ни давить на неё, ни говорить прямо о том, что происходит. Потому что она действительно не понимала. И помимо счастья от встречи, легкой тоски, он чувствовал гнев. Он поднимался откуда-то снизу, бурля в крови и заставляя уши гореть. Он убьет всех, кто с ней это сделал. До одного. Он вскроет их канцелярским ножом и снимет с них кожу. А их головы бросит к её ногам.
Она тушит его злобу. Слишком легко, слишком?…слишком. Он напрягается всего на секунду, когда она быстро приближается, но всё её родное врывается в его личное пространство. Её теплая аура, нежный запах. И он льнет к этому теплу, он так скучал. Он закрывает глаза, когда она касается его скулы. Нет сил разбираться почему и зачем. Он просто хочет отдаться этому чувству. Он открывает глаза, когда она неожиданно целует его. Хан изумлен. Значило ли это что она его вспомнила? Значило ли это хоть что-то? Он был уверен, что да, но особо долго не думал. Потому что её мягкие губы становятся настойчивей, и Хану срывает крышу. Он буквально изголодался по ней. С жадностью, но не грубо он отвечает на поцелуй, сминая её губы и притягивая ближе за шею. Алчность и алекситимия. Никогда не отпускать её. Он бы ждал её пятьсот лет, чтобы поцеловать её. Он ждал её всегда. Они продолжали целоваться, пока у обоих не кончился воздух в легких. Хан обнял её лицо, обхватывая ладонями скулы – он не хотел её отпускать. Поэтому он просто прижимается своим лбом к её, рвано дыша в чужие губы. Вы когда-нибудь испытывали одновременно такое огромное счастье и такое сильное отчаяннее, что хотелось кричать и от одного и от другого? Он да. Ловит чужое тяжелое дыхание, шепча короткое «прости». Отпускает её нехотя. Ему кажется, что он разожмет ладони, отпустит эти розовые щёчки и она растворится. Вы думаете это впервые демоны в голове решают, что она «вернулась»? Поверьте, нет. Но, ему приходится отпустить. И вместо того, чтобы сгореть, как бумага в керосине, она останавливается рядом с ним. Они оба слегка растерянны, удивлены происходящим – каждый по-своему. Но Хан мыслил в первую очередь рационально. А вот Аврора всегда удивляла его своей неожиданность чувственностью. Наверное, это одна из причин, почему они здесь. Она находит его ладонь, и от её теплой руки у него под кожей холодные мурашки. Одно касание может выбить почву из-под его ног. Но ему теперь казалось, что всё будет хорошо. Он защитит её. А она спасет его. Как и должно было быть. Брюнет сжал руку в ответ, и улыбнулся на один бок, следуя за ней. Впервые за столько лет.
любовь быть может и прекрасное чувство, но я пришел убить.
Он осматривает маленькую квартиру. Что-то в этом мире не меняется даже сквозь века. Аврора довольствовалась малым, но делала из этого «малого» максимальный уют. Хан прошёл в квартиру, – я сделаю тебе чай, разговор не простой будет, – зачем-то пояснил он. Хотя это и тупому было понятно. Возможно, он просто волновался и не знал, что сказать и как собраться с мыслями, чтобы вывалить на девушку столько информации. Аврора не стала спорить. Всё что она сегодня пережила, ей придется сейчас пережить ещё раз сто за его рассказ, так что она села, а Хан по-свойски, отправился на кухню. Он поставил чайник и нашел травы, заварив девушке. Через несколько минут он принес ей горячий чай, усаживаясь в кресло напротив. Будем надеяться, что никто из богов и их шестерок ещё не в курсе происходящего, – чтобы ни случилось дальше, вне зависимости от времени и обстоятельств, от того вспомнишь ли ты меня когда-либо, будешь ли меня, я тебя никогда не оставлю, – он говорит это спокойно, сложив руки на подлокотники, а после выпрямляется, тяжело выдохнув, – однажды я сделал это, и дал тебе умереть….
-
Холодный Дождь
4 июля 2024 в 15:50:01
-
леший
4 июля 2024 в 16:37:57
Показать предыдущие сообщения (1)Амона хоггарта на бронь, поожалуйста
ваша бронь учтена. по всем вопросам обращайтесь в личные сообщения.